Psycholinguistic and psychological features of ekphrasis

Full Text

Все мы отличаемся друг от друга способом переработки информации, по- ступающей в наше сознание из внешнего мира. Согласно психологическим концепциям, психика разных людей может быть представлена в виде шестна- дцати возможных вариантов восприятия и обработки информации. Впрочем, такие обобщения допустимы лишь в той мере, в какой мы говорим о восприя-Светлана Владимировна Крутская, преподаватель кафедры иностранных языковЛилия Рашитовна Нуртдинова, преподаватель кафедры иностранных языковтии и выдаче информации.[1] Но стоит нам перейти к рассмотрению живого конкретного человека, как на первый план выходит его неповторимая лич- ность. Его невозможно разглядеть, а тем более описать, не прибегая к специ- ализированным языковым средствам, таким, например, как экфрасис.Искусство есть деятельность особого рода - художественное производ- ство, художественное познание и художественное общение одновременно. Экфрасис как квазиобъект искусства [2] - это такой элемент общения, кото- рый несёт самостоятельную функциональную нагрузку. Это законченное со- общение внутри художественного текста, которое, во-первых, ассоциируется читателем с каким-то определённым содержанием, а во-вторых, это содержа- ние не сводится к отображению абстрактно-понятийных, доступных словес- ному пересказу или математическому моделированию, признаков действи- тельности. Экфрасис в качестве психолингвистического средства всегда пер- цептивно изоморфен отображаемой действительности: это не знак, а образ в психологическом смысле этого термина.В ходе своего исторического развития экфрасис, утратив свои позиции отдельного литературного жанра, в качестве психолингвистического приема открыл огромные возможности перед авторами художественных произведе- ний. Именно поэтому он так интересен и важен на сегодняшний день для психолингвистического исследования. Несмотря на то, что четкого определе- ния экфрасиса до сих пор не было дано, необходимо указать, по каким при- знакам в художественном тексте можно выделить данный прием. Все иссле- дователи данного вопроса сходятся в том, что рассматриваемый термин ан- тичной риторики обозначает, прежде всего, стилистически нагруженное опи- сание произведения визуального искусства средствами искусства литератур- ного. Так же все участники Лозаннской конференции единодушны в том, что экфрасис, кроме всего прочего, несет в себе некий сакральный смысл, знаме- нует связь мира бытового с миром иного, непознаваемого («экфрасис, кото- рый пользуется системой произвольных, немиметических знаков, может [у Гоголя] изобразить неизображаемое”[3]; «экфрасис в творчестве Вяч. Ивано- ва выражает ... желание приобщиться к инобытию, к “миру Иного”, быть его “магическим зеркалом”»[4]; «экфрасис имеет следствием освобождение вещи (описываемого предмета) от ее материальности, вещественности» [5]). Не смотря на то, что исследования участников базируются на материале русских писателей, можно предположить, что данное утверждение будет справедливо и для нашего исследования.Таким образом, в данной работе примерами экфрасиса будут считаться стилистически нагруженные описания произведений визуального искусства, которые характеризуют связь героя с миром нематериального.Следует отметить, что сами по себе данные описания не являются носителя- ми личностных смыслов, а используются только как признаки перцептивного компонента экфрасиса. Техника восприятия читателем подобного квазиобъекта искусства - это фиксация внимания на его компонентах, а затем подчинённое воле комплексное его восприятие. С другой стороны, не всякое описание может быть экфрасисом, в противном случае восприятие его техники не поддавалосьбы редукции и автоматизации, сосредотачивало бы на себе внимание реципиен- та и тем самым подавляло бы собственно художественное восприятие.Экфрасис обладает большой степенью обобщённости и эвристичности. При восприятии квазиобъекта искусства читателю нет нужды отождествлять создаваемый образ с реально существующим объектом: для него достаточ- ными будут те признаки описываемого образа, которые могут относиться к предмету, но обязательно при этом переносят и транслируют некий личност- ный смысл.В квазиобъекте искусства нельзя выделить конечного множества призна- ков, перебрав которые, мы получим его полное описание. Поэтому восприя- тие искусства предполагает бессознательную поисковую деятельность, в ходе которой читатель, воспринимая какие-то отдельные характеристики этого квазиобъекта, синтезирует из них не просто изображение, а изображение, отягощённое личностным смыслом, который вложил в него творец.Личностный смысл потому так и называется, что индивидуален для каждого читателя, соотнесён с его уникально сформированной личностью, совокупно- стью его реакций на действительность. Это позволяет нам сказать, что литера- турное искусство - это личность, отображённая в квазиобъективной форме [2].Таким образом, восприятие художественного приёма экфрасис становит- ся площадкой для развития всех аспектов личности читателя: мотивацион- ных, волевых, эмоциональных и т.д. Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что экфрасис как квазиобъект искусства - это не столько образ дей- ствительности, сколько образ читателя в действительности, его образ отно- шения к этой действительности.В своём небольшом романе «Портрет Дориана Грея», написанном в 1891 году, О. Уайльд (16.10.1854 - 30.11.1900) обратился к проблеме, которая по- стоянно занимала его, - соотношение искусства и действительности, искус- ства и морали. Замысел был подсказан ему встречей в мастерской знакомого художника, которому позировал для портрета удивительной красоты молодой человек. Решив раскрыть вышеуказанную проблему в своем романе, автор использует многочисленные приемы экфрасиса.Роман «Портрет Дориана Грея» буквально пропитан различного рода описаниями, которые органично включены в структуру художественного тек- ста. Учитывая разнообразие представленных описаний, их для проведения анализа необходимо разделить на несколько основных групп.Кажется естественным, что основное их количество должны составлять изображения главного героя - Дориана Грея и его портрета. На самом же деле, О. Уальд дает очень сухое описание внешности юноши в начале романа, которое занимает буквально пару строк («Lord Henry looked at him. Yes, he was certainly wonderfully handsome, with his finely curved scarlet lips, his frank blue eyes, his crisp gold hair» [6]), а далее читатель может встретить в тексте только упоминание то- го, что юноша остается красивым и молодым. Несколько чаще встречается опи- сание портрета Дориана, но автор не описывает подробно происходящих с ним перемен, они только называются, а читателю предоставляется возможность са- мому нарисовать этот портрет и представить происходящие с ним изменения:«But the strange expression that he had noticed in the face of the portrait seemed to linger there, to be more intensified even. The quivering ardent sunlight showed him the lines of cruelty round the mouth as clearly as if he had been looking into a mirror after he had done some dreadful thing» [6]; « What was that loathsome red dew that gleamed, wet and glistening, on one of the hands, as though the canvas had sweated blood? How horrible it was!» [6]. Интересно, что эти описания так же не превы- шают по размеру нескольких строк.Следует отметить, что автор не выделяет прием экфрасиса в отдельный абзац, описание органично вплетено в текст повествования, может быть вставлено в комментарии к диалогу героев: “ The painter laughed. “I don’t think there will be any difficulty about that. Sit down again, Harry. And now, Dorian, get up on the platform, and don’t move about too much, or pay any attention to what Lord Henry says. He has a very bad influence over all his friends, with the single exception of myself”. Dorian Gray stepped up on the dais with the air of a young Greek martyr, and made a little moue of discontent to Lord Henry, to whom he had rather taken a fancy” [6]. Также примечательно, что читателю не даются пря- мые характеристики описываемого объекта, он видит Дориана или его порт- рет в уже переработанном восприятием автора виде; для создания такого эф- фекта О. Уайльд использует в тексте оценочные прилагательные: «He could see no change, save that in the eyes there was a look of cunning and in the mouth the curved wrinkle of the hypocrite. The thing was still loathsome-more loath- some, if possible, than before - and the scarlet dew that spotted the hand seemed brighter, and more like blood newly spilled» [6].Вторая группа описываемых объектов - это предметы роскоши, которые находятся в доме Дориана Грея. Необходимо заметить, что количество таких описаний значительно превышает количество описаний героя и его портрета. Писатель использует прием экфрасиса для изображения самых различных вещей: полотняный экран, бокал, покрывала, сундук, лампа: “The screen was an old one, of gilt Spanish leather, stamped and wrought with a rather florid Louis XIV pattern.” [Wilde, 2003, P.128]; “It was a small Chinese box of black and gold dust lacquer, elaborately wrought, the sides patterned with curved waves, and the silken cords hung with round crystals and tasseled in plaited metal threads” [6].Отдельно следует отметить обширное описание вещей, которые состав- ляли коллекции Дориана (редкие музыкальные инструменты, драгоценные камни и легенды о них, диковинные вышивки и ткани, церковные облачения), их описание занимает целых шесть страниц. Следует отметить, как мастерски О. Уайльд сращивает данные описания с историей жизни Дориана: “Then he turned his attention to embroideries and to the tapestries that performed the office of frescoes in the chill rooms of the northern nations of Europe. As he investigated the subject-and he always had an extraordinary faculty of becoming absolutely absorbed for the moment in whatever he took up-he was almost saddened by the reflection of the ruin that time brought on beautiful and wonderful things. He, at any rate, had escaped that. Summer followed summer, and the yellow jonquils bloomed and died many times, and nights of horror repeated the story of their shame, but he was unchanged. [6]”; “For these treasures, and everything that hecollected in his lovely house, were to be to him means of forgetfulness, modes by which he could escape, for a season, from the fear that seemed to him at times to be almost too great to be borne” [6].” Отдав портрету возможность жить духовной жизнью, Дориану ничего другого не оставалось кроме как провозгласить культ жизни чувственной. Юноша пытался создать новую форму гедонизма, целью которого будет опыт, именно чувственный опыт сам по себе, а не пло- ды его, потому что жизнь это ни что иное как преходящее мгновение: “it was to teach man to concentrate himself upon the moments of a life that is itself but a moment” [6]. Но несмотря на увлеченность Дориана материальными вещами, он часто испытывал всепоглощающий страх, вспоминая об ужасном портре- те, запертом в отдельной комнате. Вероятно, именно потому, что душа и со- весть его находились отдельно от тела, заключенные в портрете, он и искал излечения от своего страха в прекрасных по своей красоте вещах.В романе О. Уайльда не раз отмечали эстетское любование вещицами, выражающееся к тому же весьма прямолинейно, но подобное изобилие опи- саний представляется вполне обоснованным, как только читатель начинает задумываться, для чего это было сделано. С помощью таких многочисленных экфрастических элементов автор низводит самого Дориана до уровня вещи, бездуховная жизнь превращается в еще одну коллекцию - на этот раз, всяких примечательных или занимательных эпизодов. Таким образом, портрет в ро- мане получается более живым, так как он меняется, а значит, приобретает и какой-то опыт, а Дориан представляет собой картинку, которая научилась двигаться и говорить. Он испытывает определенные ощущения, но не в со- стоянии обрести опыт и сделать выводы.Если снова обратиться к описаниям предметов, то можно отметить, что многие из них возникают в тексте совершенно неожиданно и даже могут по-казаться нарочитыми. Например, после убийства Бэзила Холлуорда, Дориан, выходя с чердака, обращается мыслями не к ужасному действу, случившему- ся пару секунд назад, а к старинной мавританской лампе, которую он забыл взять с собой в библиотеку: «The friend who had painted the fatal portrait towhich all his misery had been due had gone out of his life. That was enough.Then he remembered the lamp. It was a rather curious one of Moorish work- manship, made of dull silver inlaid with arabesques of burnished steel, and studded with coarse turquoises» [6]. Опустившись до уровня вещи, Дориан и всех дру-гих людей начинает воспринимать как безделушки, поэтому смерть друга, который изменил всю его жизнь, не становится для него трагедий. Смерть равносильна утрате красивой вещицы, неприятно и обидно, но не катастро- фично. Ведь почти такие же чувства Дориан испытывает, когда читает обутрате драгоценных вышивок и гобеленов: “he was almost saddened by the re- flection of the ruin that time brought on beautiful and wonderful things…” [6].В целом, описания предметов гораздо более распространенные и красоч- ные, чем описания главного героя и его портрета и вводятся в текст они припомощи красочных эпитетов: «There was the huge Italian cassone , with its fan- tastically painted panels and its tarnished gilt mouldings, in which he had so often hidden himself as a boy» [6]. Следует также отметить, насколько умело обра- щается О. Уайльд с палитрой, в его описаниях вещи начинаю играть и пере- ливаться всеми цветами радуги: «His eye fell on a large, purple satin coverletheavily embroidered with gold, a splendid piece of late seventeenth century Vene- tian work that his grandfather had found in a convent near Bologna.» [6] Рассмат- ривая данную группу можно заметить, что автор не использует при создании экфрасиса никакой оценочной лексики, предметы статичны, они не подвер- жены изменениям.Для того чтобы определить функцию, которую выполняют данные виды описаний, их необходимо рассматривать в противопоставлении друг с дру- гом. И сам Дориан и все так мастерски изображенные автором предметы,безусловно, обладают одной общей характеристикой - они красивы. Эти ве- щи совершенны и не несут в себе никаких пороков или добродетелей, их ценность в их неизменности. Статичность Дориана Грея - лишь фикция, по- этому зачем описывать того, чья неизменность однобока, обманчива и лжива?Картина становится новой формой существования души Дориана вне его те- ла. На ней отражается тот жизненный опыт, который должен был приобрести в течение своей жизни Дориан. Именно потому описание картины создается при помощи оценочных прилагательных, чтобы показать, что это не простопредмет искусства, но душа человека, чьи поступки могут и должны быть оценены. А описания Дориана скупы и редки, так как он в качестве вещи не представляет особого интереса, без своей души - он просто симпатичная ве- щица. Таким образом, автору с помощью экфрасиса удается разграничить в произведении нравственную жизнь Дориана - жизнь его портрета и бездуш-ное существование самого молодого человека, погруженного в чистую эсте- тику многообразных материальных манифестаций искусства.

About the authors

Svetlana V. Krutskaya

Samara State Technical University

lecturer of Foreign Languages Department 244, Molodogvardejskaya st., Samara, 244000

Lilia R. Nurtdinova

Samara State Technical University

Email: lilliandrr@gmail.ru
lecturer of Foreign Languages Department 244, Molodogvardejskaya st., Samara, 244000

References

Supplementary files